АВГУСТОВСКИЙ КИЕВ. ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
Когда-то в 90-е у меня случился период выпадения из активной жизни. Чуть-чуть жизни в провинции, декрет, заботы. И вот захожу я как-то в метро и обнаруживаю, что не знаю, как платить! Система поменялась, куда-то исчезли привычные разменные аппараты, где покупать новую метрошную "валюту", не понятно... И вот я, не коренная, но давняя харьковчанка, стою, как дура, и чувствую себя инопланетянкой. Отошла в сторону, стала наблюдать за людьми, где они берут эти странные пластиковые монетки...
Неделя в Киеве после почти полугода тихой (ну, насколько это сегодня возможно) сельской жизни - это особенные впечатления. Они вернули меня на ту станцию метро, где я, простоволосая, в ярком платьице, словно киношная провинциалка, стояла и наблюдала, как купить жетон.
Я хожу, смотрю, озираюсь и понимаю, что реагирую на то, к чему давно привыкли киевляне.
Но я хочу записать свои впечатления, чтобы не забыть это настроение, как забыла те странные ощущения дежавю, когда однажды, зайдя в троллейбус, обнаружила, что в киевскую жизнь вернулись кондукторы...
***
Сирены воздушной тревоги. Ни них мало кто реагирует, а я пугаюсь. Пугаюсь и сирен скорой, которые звучат очень часто. Они разрывают тишину дня, и я не сразу ориентируюсь, это воздушная тревога или что-то другое.
"Воздушная тревога, просьба покинуть магазин, кассы закроются через десять минут!" - и я включаюсь в общий поток, которые несется, как на чемпионате мира по бегу, к кассам, на ходу хватая что-то с полок. Времени на часах - без пяти семь, все подсовывают кассирам алкоголь, и до меня не сразу доходит почему. Доходит и до меня, когда сердобольный кассир с соседней кассы говорит мне: "давайте скорее свою бутылку вина, а то одна минута осталась..." "Скорее - на ту кассу", - заботится обо мне парень впереди, у которого пол-ленты пивных банок. Мне смешно, но я бегу.
Я успеваю купить не только вино, но и хлеб, и сыр, и - о боже- туалетную бумагу, выхожу на улицу и вижу немалую толпу людей, которые ждут окончания тревоги.
Да, люди привыкли. Большинство никуда не прячется, а просто ждут отбоя, как формальности.
Знаю, что харьковчане, жители Славянска и Бахмута, никопольцы и николаевцы не поймут, может даже, осудят киевлян, и не без оснований. Да, я думаю о них в это время, представляете?? Но реалии - это то, что рядом, и люди живут в своих реалиях, вписываются в них, врастают... Это не значит, что они не сочувствуют, не понимают, не переживают. Просто сейчас вот так.
***
В институте урологии полно военных. Даже если они в гражданке, то все равно они выделяются из общей массы. По прическе, по костылям, по взглядам, по осанке. Мое наблюдение подтверждает доктор: "Да, много военных... И все оттуда, из окопов..." В одном из отделений перешептываются сотрудницы: "Слава Богу, что дети есть... И жена у него такая милая..."
Кстати, да. Многие из них в сопровождении жен. Сильные такие, брутальные мужики, с потухшими взглядами, а следом барышни - разные: худенькие и не очень, юные и постбальзаковские. Спокойно-озабоченные. Думаю о том, что это они - жёны - их сюда привели, ибо непривыкшие сами мужики ходить по врачам, да еще с деликатными проблемами.
И сколько их таких институтов... А сколько тех, кто еще не пришел...
Думаю о том, что общая проблема здоровья дееспособной части страны - еще одна глобальная скрытая с поверхности непрямая (или прямая?) потеря войны.
***
Возле скромной серой машины прощается парочка. Он - в камуфляже, она - в розовой кенгурушке. Держатся за руки, молчат. Может, на час прощаются, но мое сознание рисует какую-то драматическую эпохальную картину. Кадр из мелодрамы (или драмы?), которую снимут лет через 30... Главное, чтобы стилисты хорошие были. Розовая кенгурушка - это очень важно для картинки! И зеленый рюкзак парня. И вмятина на крыле поношенного фольксвагена.
Вообще думаю о том, как война вернула престиж профессии военного. Во времена молодости моей мамы было очень почетно стать женой военного. Молодость брата-курсанта-лейтенанта тоже прошла под восторженными взглядами девчонок.
А вот моя юность застала уже "хвост" этого всеобщего обожания: дискотеки с курсантами всяких девичьих филфаков-инязов были еще популярны, но уже не было этого фанатичного "мама, я летчика люблю". Многие напротив считали, что за курсантов выходят девчонки из сел, потому что если уж и ехать в тьму-таракань по распределению, так хоть с мужем, а не просто ради служения родине.
И вот я наблюдаю десятки парочек, где красивые гламурные девчонки с ресницами до бровей и губками-лодочками, крепко держатся за камуфляжные рукава, а те, кому пока не повезло, провожают взглядами их с неприкрытой завистью.
Наверное, это хорошо, что военных снова любить почетно. Но вот если бы не такой ценой...
***
Бытовые разговоры уже не такие надрывные, как в первые дни войны. В кафе, в парикмахерских, в клиниках вздыхают "если ничего не изменится...", но работают, планируют, записывают, назначают визиты через месяц и позже. "У нас на завтра полная запись", - эта фраза снова стала звучать, хотя еще два месяца назад было иначе: "На какое вам лучше время... да, конечно..."
Воистину, ко всему человек привыкает.
***
Говорят о донатах. Все донатят. И даже вроде как отчитываются друг перед другом. Хотя иногда это выглядит странно. Встречаю знакомую, которая делится, что жить стало невозможно. Что платят ей теперь всего 6 тыс (до войны было 18), и что она рада держаться, потому что платят. И что живет постоянно в долг, но все равно донатит. И опускает глаза. Я смотрю на нее и понимаю, что ей нужна психологическая помощь. Но мы не настолько близки, чтобы я это ей советовала. Впрочем, не исключено, что она то же самое думает обо мне...
***
О Булгакове пишут, но ничего не слышала об этом от людей. Кажется, всем все равно. Ну есть табличка, ну нет ее. Веяния у нас меняются, как кленовые листья по сезонам, поэтому все привыкли - снимают/вешают. А мне казалось, что обязательно какая-то инициативная группа придет и попробует отстоять. Даже памятник Ленину пытались ведь защитить, когда его валили. Но нет. Не до табличек и памятников.
И мне почему-то от этого больно. Больно потому, что Булгаков - это один из маркеров той жизни, которую мы теряем. Того Киева, который был праздничный, солнечный, атмосферный и беззаботный. Тех времен, когда не читать Булгакова было неприлично. Неизмученного и спокойного Киева со всеми его каштанами и тараканами.
И мне не таблички жаль, нет. Повесят еще, я уверена. Да и истинным знатокам и любителям Киева таблички не нужны, они и так знают все булгаковские пути-дороги, как свою ладонь.
Мне жаль, что в обществе понятия любви к родине, к родному городу, к хорошему слову каким-то образом смешалось и приобрело явно-выраженный политический оттенок. Что опять этот вечный водораздел.
Ну, как не понять, что Булгаков был просто писателем, он всего лишь отражал то, что видел, чувствовал, чем болел... Он не историк, не стенографист, не политик... Но именно такие, как он люди, истинные патриоты своего города, создают атмосферу города, оставляют свои воспоминания, в которых чувства, а не только цифры и пафос, и что эту атмосферу надо нянчить, лелеять, беречь...
Но нет, не время сейчас об этом, не время философии, сейчас правят квадратно-гнездовые шаблоны. Но, может, так и надо, чтобы потом настал ренессанс?
***
В прошлый короткий приезд была в опере. После первого акта началась воздушная тревога. Это сейчас стандартная ситуация - всех отправляют в подвал. Потом спектакли возобновляются. Мне почему-то очень жаль артистов, потому что это так непросто - сначала раскачать эмоции, потом замолчать на полуслове, потом два часа сидеть в подвале и все начинать по новой. Но они вернулись, они работают, они крутые на самом деле. Они создают дыхание города.
Знаю, что опять-таки где-то в Харькове или в Николаеве не поймут, и я не могу это осуждать. Я как раз понимаю. Я опять думаю об этом, опять... Но я просто пишу то, что вижу.
***
Вернулись пробки. Несмотря на адские цены на топливо. Наверное, бензин попал в список маст хэв многих семей после продуктов и лекарств. То, на чем не хотят экономить, потому что свой транспорт, готовый в любую минуту куда-то нас переместить, - это иллюзия безопасности.
Закрытый Южный мост - это, конечно, масса неудобств. Как и закрытая Грушевского. Невозможность проехать по Грушевского меня ранит. Меня словно не пускают в мой дом через парадный вход, а предлагают просочится через черный. Я люблю эту дорогу. Я ездила по ней 25 лет. Да, не критично. Но волнует.
С парковками в центре, как и во дворах спальных районов, опять трудно.
Но это, как ни странно, радует.
Радуют пробки, черт возьми! Вы это слышали?
Да, радуют.
Потому что абсолютно пустой город в ежах и блокпостах, десятки свободных парковочных мест во дворах, вымерший центр, - вот таким я увидела Киев в марте - это очень грустное зрелище.
Целый, но мертвый город, это, конечно, не так страшно, как разрушенный мертвый город.
Но это тоже страшно.
Я испытываю особенный кайф, когда еду по любимым улицам.
Но мне тревожно.
Я захожу в магазины, в ТЦ, в клиники.
Но мне тревожно.
Я ложусь спать.
Но мне тревожно.
Я просыпаюсь от каждого звука.
Мне тревожно.
Тревога, страх, сочувствие.
И любовь. Большая любовь.
Вот такой он пряно-горький коктейль нашей действительности.
Таким я сохраню в памяти август 2022.
И это невозможно проиллюстрировать.
Поэтому я решила обойтись без фото.
И да, душно. Бесконечно душно. Как перед грозой.
Елена Скачко
______________________