Почему мы не знаем, чего на самом деле хотим от жизни

Когда в жизни вроде есть все, что надо для счастья — и семья, и дом, и работа, но как-то скучно и пусто, и чего-то все равно не хватает, а чего — непонятно. И тогда человек задается вопросом — а чего же я на самом деле хочу от жизни?

Такие ситуации показывают нам, что эмоциональная сфера человека и его внутренний мир — это сложная область, и она может быть противоречивой и трудноуправляемой. Процесс взросления и личностной реализации невозможен без освоения своего эмоционального мира, навыка управлять настроением, контролировать выражения своих эмоций. Когда взрослый человек, да еще и на рабочем месте, начинает выходить из себя, повышать голос, бросать предметы или плакать — это воспринимается как проявление инфантильности. Но очень важно видеть разницу между овладением своими эмоциональными процессами и их уничтожением, или вытеснением.

Если это происходит, человек перестает слышать себя, отчуждается от себя и теряет свой внутренний ориентир, голос своего сердца. И тогда свобода превращается для человека в проклятие, потому что он не понимает, как жить без внешних указателей и ограничителей. Однако есть смутное знание, что так быть не должно, и человек обращается к психологии с намерением «узнать себя лучше». И под этим завуалированным выражением скрывается пугающий смысл: «Помогите. Я не знаю, чего я хочу».

Один мой знакомый тренер на вопрос одной из участниц группы, как узнать, чего она хочет, ответил так: «Я тебе дам номер счета, ты переведи на него свою квартиру, машину, а потом приходи, и я тебе скажу — чего ты хочешь». Можно подумать, что таким ироничным способом он хотел подтолкнуть женщину к тому, чтобы она начала ценить то, что у нее на самом деле сейчас есть — и она это хочет.

Когда человек не понимает, что действительно ему нужно от жизни, то он легко становится предметом для манипуляций и использования его другими людьми в собственных интересах — от ухода в секту до вечного служения своим ближайшим родственникам. Когда человек не улавливает посылов изнутри себя самого, он начинает верить тому, что ему о его жизни говорят окружающие. И тогда он проживает не свою собственную жизнь, а ту, которая выгодна кому-то другому, социуму.

Еще Лев Толстой в Ясной Поляне начал учить крестьянских детей, подтверждая идею, что они в такой же степени обладают талантами, как и дворянские дети. То есть, способности — это свойство человеческой природы, а не социального положения. Сегодня уже общепринятой стала идея о том, что каждый человек рождается с особыми склонностями, предрасположенностями к какой-то сфере деятельности, и если он достаточно точно определит, к чему у него лежит душа и что является его предназначением, то он может достичь в этом больших успехов или даже изобрести что-то новое. Или по крайней мере прожить хорошую, наполненную жизнь, приносящую ему радость и удовлетворение. И не обязательно его областью будет музыка, наука или искусство — гением можно быть и в чем-то обыденном, хоть в штопанье носков. В этом проявляется уникальность личности, и нет в мире двух людей с абсолютно одинаковым набором способностей.

Как же найти и раскрыть в себе эти самые уникальные особые способности?

Очень просто. То, что человеку наиболее радостно и интересно, то, что заставляет его забыть о времени, увлечься — и есть его предназначение. И начинает проявляться оно с самого детства.

Если внимательно наблюдать за ребенком, то с довольно ранних лет можно различить в нем предпочтения к определенным играм, средам, людям, предметам. Это часто видно в биографиях известных личностей. Например, детский психолог Юлия Гиппенрейтер выпустила книгу, где показала, как родительское поощрение, внимание к интересам ребенка послужило подспорьем тому, что в будущем талант таких личностей, как Станиславский, Прокофьев, физик Ричард Фейнман и др., расцвел до мирового уровня.

Иногда ребенку и не требуется родительского поощрения, а достаточно просто доброжелательного принятия увлечения ребенка, чтобы создать благоприятную среду, в которой нежный цветок зарождающегося таланта мог бы спокойно вызревать и подпитываться внутренним интересом.

Частота, с которой любимые детские игры в будущем совпадают или близки по роду деятельности у тех людей, кто нашел для себя любимое дело, очень высока. Только дело еще и в том, что это должны быть игры, в которые ребенок играет, оставаясь наедине с самим собой. Шумные групповые игры вряд ли дадут информацию об уникальном внутреннем мире каждого их участника. Постоянная занятость, социализация, присмотр могут затруднить контакт ребенка со своим внутренним миром. Лучше всего он происходит, когда любовь значимых взрослых похожа не на направленный, а на рассеянный свет лампочки. То есть ребенок, с одной стороны, знает, что мама рядом и она доступна, но при этом он может заниматься всем, чем он сам выберет. Родительское тепло и принятие — это те лучи, в свете и тепле которых у ребенка начинают прорастать семена его интересов, желаний, любопытства, воображения.

Чего хочет ваш внутренний Ребенок?

Когда человек вырастает, ребенок, которым он был, не исчезает, как принято считать, а продолжает жить внутри него как особое состояние, или архетип. И именно этот внутренний Ребенок владеет ключом к вопросам о призвании, творческим открытиям и ответам на фундаментальный вопрос «чего я хочу?». Хотеть — это прерогатива ребенка, но пока личность формируется, в нас взращивается еще одна внутренняя фигура — Взрослый.

Задача Взрослого — обеспечить Ребенку воплощение его желания в социально приемлемой форме. С одной стороны — договориться с Ребенком о правилах и условиях, а с другой стороны — найти свое место в человеческом сообществе, где он бы мог быть самим собой и заниматься тем, что ему интересно. В нас есть и тот, и другой, главное — распознать их, обеспечить между ними эффективное взаимодействие и не путать их функции. Когда человек перестает слышать себя, то «что я хочу?» он начинает решать не сердцем, а головой, уговаривая себя, подыскивая аргументы или позволяя направить себя другим.

Что мешает нам заниматься тем, чем хочется?

Некоторые люди не знают, чего они хотят, у них ничто не вызывает блеска в глазах; им кажется, что они не хотят ничего. Такое может быть из-за того, что человек с раннего возраста часто встречал невыполнение своих желаний, что вызывает дискомфорт, и для облегчения он привык вытеснять свои желания из сознания, чтобы они не беспокоили его. Состояние, когда «ничего не надо», энергетически менее затратно, чем состояние, когда хочется, но «все равно не дадут». Однако в таком состоянии душа томится и скучает, и постепенно засыпает. Она посылает все реже и реже свои сигналы, так как ее все равно не слышат. И тогда ее нужно постепенно «пробуждать» с помощью специальных техник.

Другие люди знают, что они любят, но не верят, что этим стоит заниматься, потому что им кажется, что миру не нужны результаты их творчества либо что препятствия в плане экономических или других обстоятельств непреодолимы. Таким людям необходимо возрождать или создавать в себе внутренний голос веры в себя, которого они, скорее всего, не слышали от значимых взрослых, когда росли.

Вера в себя — это энергия, которая наполняет действия, необходимые для преодоления препятствий, которые всегда встают на пути к цели, какой бы она ни была. Если не хватает веры в себя, человек очень легко может впасть в уныние либо постоянно зависеть от чужой оценки и чужой воли и помощи. Но препятствия нужны нам, потому что они заставляют нас мобилизовать все свои способности для их преодоления и развивать в себе те умения, навыки и качества, которых нам пока не хватает. А через это происходит рост и развитие личности. Как говорится, «что напрягается, то развивается».

Кто-то любит много всего, увлекается, но потом ему надоедает. Как правило, это происходит после достижения определенного социального статуса или уровня мастерства. Скорее всего, этот человек любит достигать результата и получать похвалу, а вовсе не саму эту деятельность. Ведь главный критерий любимого дела — погружение в процесс, который приносит удовольствие, независимо от результата.

Также есть много мифов относительно любимого дела, и один из них — это то, что вдохновение и подъем будут сопровождать тебя всю жизнь. Но это не так. И в любимом деле бывают периоды застоя, повторения, и творческих кризисов, и обесценивания окружающими. Но если человеку действительно нравится сам процесс, то радость возвращается, затраченная энергия восстанавливается, и поток возобновляется, углубляясь все больше и больше, с неограниченным ростом мастерства.

Таким образом, для каждого из нас есть какая-то своя дорога. Главное, и часто самое трудное — найти ее. Ведь, повторюсь, наш внутренний мир очень сложен, и кроме голоса души мы слышим в себе еще много разных других голосов.

Например, порой у человека появляется желание уйти от людей, чтобы его оставили в покое. Скорее всего, это голос его травмированной части. Как уже упоминалось, внутри есть также сильная потребность в социальном принятии, признании, похвале, уважении. И это тоже не голос души. Легче всего перепутать наши истинные желания с поверхностными, инстинктивными желаниями удовлетворять свои мимолетные капризы и прихоти, которые сразу же сменяются новыми. При том, что баловать себя порой в чем-то — это необходимое условие внутренней гармонии, человеку еще необходимо и умение откладывать сиюминутное удовольствие ради будущей значимой цели.

Навести порядок в своем внутреннем мире и познакомиться со всеми этими голосами — процесс непростой и небыстрый, однако реальный и позволяющий каждому желающему над собой работать улучшить качество своей жизни и начать заниматься тем, чем ему действительно хочется.

Автор: Надежда Баранова
Источник: econet.ru

7 самых увлекательных душевных расстройств в истории психиатрии

Про сумасшедших читать интересно всегда. Про интересных сумасшедших читать вдвойне интересно и вдвойне всегда. Особенно вдвойне про раздвоение личности, когда двое сумасшедших по цене одного.

Да, нам нравится писать про душевнобольных. Во-первых, на их фоне нам проще ощущать себя душевноздоровыми. Во-вторых, еще Кант сказал, что нет в мире ничего более интересного, чем звезды на небе и всякие странности внутри человеческого мозга. Вот ходишь, бывало, носишь себе спокойно на плечах свою голову и не ждешь от нее никакого подвоха. Хотя бочонок пороха с зажженным фитилем был бы, пожалуй, несильно опаснее — настолько удивительные вещи порой может вытворять с людьми их сознание.

И не стоит забывать: часто, лишь изучая сломанную вещь, можно понять, как она должна работать в идеале. Именно психиат­рия создала в свое время тот базис, на котором развились современные науки о мышлении вообще, такие как нейробиология, нейрофизиология, эволюционная психология и т. д. И вот в исключительно просветительских целях, а не для того, чтобы всласть попугать свою аудиторию всякими ужасами, мы собрали восемь историй болезни, описывающих случаи редких и очень интересных синдромов.

▪ Без контроля
В 20-х — 30-х годах XX века в германской клинике «Шарите» семь лет находился на излечении бывший работник почтового ведомства Дитер Вайзе. Проблема господина Вайзе заключалась в том, что он никак не мог управлять своим телом. Единственное, что он мог контролировать, — это речь и дыхание. Все же остальное управлялось неким Питером, который был большой сволочью. Лечащие врачи так и не смогли познакомиться с Питером: тот в контакты с человечеством не входил, все коммуникации оставлял Дитеру, а сам отрывался по полной. Рихард Штюбе, лечащий врач больного, писал: «Изумляла ясная, разумная речь пациента — речь измученного, но совершенно здорового человека». Пока Питер мастурбировал перед медсестрами, бился головой об стену, ползал на карачках под кроватями и кидался фекалиями в санитаров, Дитер Вайзе уставшим голосом просил у окружающих прощения и умолял немедленно надеть на него смирительную рубашку. Светила мировой психиатрии долго спорили, как надлежит дефинировать заболевание господина Вайзе. Одни стояли за необычную форму шизофрении, другие предполагали, что имеют дело с продвинутой версией «синдрома чужой руки», при которой мозг теряет волевой контроль над нейронами, связанными с той или иной частью тела. Выяснить это так и не удалось: в 1932 году пациент Вайзе, оставленный ненадолго без присмотра, за­ткнул куском простыни сливное отверстие раковины в своей палате, подождал, когда наберется достаточно воды, и утопил себя, опустив в раковину голову. «Это было, несомненно, убийство, — рефлексировал потом доктор Штюбе. — Страшно представить себе ощущения Дитера в тот момент, когда неведомый захватчик, оккупировавший его тело, заставил Дитера нагнуться над раковиной…»

▪ Человек, надевший жену вместо шляпы
Книга, в которой американский психиатр Оливер Сакс описал этот клинический случай, так и называется — «Человек, который принял жену за шляпу». В 60-х годах прошлого века мистера Сакса попросили осмот­реть известного музыканта, преподавателя консерватории, которого Сакс называет «профессором П.». Профессор П. был уже немолод и всю свою жизнь пользовался репутацией человека со странностями, что не помешало ему сперва быть знаменитым певцом, потом — уважаемым преподавателем, а также завести семью и благополучно прожить с супругой долгие годы. Вот супруга-то и обеспокоилась тем, что в последнее время профессор стал уж что-то совсем непредсказуемым. Сакс пообщался с музыкантом, не нашел особых странностей, за вычетом кое-какой эксцентричности, и они стали прощаться. И тут профессор сделал весьма неожиданную вещь. Подойдя к жене, он протянул руку, нащупал ее голову жестом, которым обычно берут шляпу, и сделал попытку надеть добытый таким образом объект на себя. Жена вывернулась из пальцев, профессор пошевелил ими в воздухе и задумался. Сакс сделал охотничью стойку и взял профессора в оборот. Они регулярно встречались, беседовали, прошли массу тестов.

Выяснилось следующее. Мировосприятие профессора страдало катастрофическими дырами. Он напоминал человека, который пытается осмотреться в темном чулане при помощи слабого фонарика. Он практически не различал людей зрительно, зато прекрасно определял голоса. Хуже того, он сплошь и рядом путал людей с неодушевленными предметами. Он мог запомнить деталь — усы, сигару, большие зубы, но не был в состоянии узнать ни одного человеческого лица и легко мог принять за человека кочан капусты или лампу. Разглядывая пейзаж, он не видел большинства домов, людей и человеческих фигур — они словно попадали в некое слепое пятно. Когда Сакс выкладывал на столе несколько предметов, профессору иногда удавалось опознать какой-то один из них, остальные он просто не замечал и очень удивлялся, когда говорили, что у него под носом кроме блокнота лежат еще блюдце, расческа и носовой платок. Реальность этих предметов он соглашался признать, только пощупав их. Когда врач дал ему розу и попросил сказать, что это такое, профессор описал цветок как «продолговатый предмет темно-зеленого цвета с расширением красного цвета на одном конце». Только понюхав данный предмет, он определил, что это роза. Его зрение было в порядке, но вот сигналы, получаемые при помощи визуальной передачи, мозг усваивал лишь процентов на десять. В конце концов Сакс диагностировал у профессора П. врожденную агнозию — патологическое расстройство восприятия, правда очень качественно компенсированное за счет богатого жизненного опыта и хорошей образованности пациента, который, видя вместо окружающего мира в основном хаос из трудно определяемых объектов, все же сумел стать социально успешным и счастливым человеком.

▪ Застывший ужас
Аутизм, который с легкой руки авторов «Человека дождя» широкая публика сейчас часто путает с гениальностью, — заболевание, изученное еще совершенно недостаточно. Многие ученые полагают, что тут уместнее говорить о группе различных патологий с общими признаками. Например, известно, что часть аутистов практически неспособна к агрессии; другие же, напротив, страдают тяжелыми и продолжительными приступами неконтролируемого гнева, направленного на окружающих; третьи же, испытывая гнев и страх, предпочитают наносить повреждения самим себе. Поведение же аутиста Айдена С., 19 лет, находившегося какое-то время под наблюдением в больнице при Пенсильванском университете, относится к четвертой, самой редкой категории. Как и многие аутисты, Айден невероятно зависим от режима дня, стабильности окружающей ситуации и болезненно реагирует на любые новшества. Поэтому любое «неправильное» действие родственников или медицинского персонала вызывает у Айдена кататонический приступ: юноша замирает в той позе, в которой ему случилось столкнуться с «опасностью» — пижамой неприятной ему расцветки, громким шумом, непривычной едой. Его мышцы полностью деревенеют, и если поза в момент приступа была неподходящей для удержания равновесия, то пациент с громким стуком падает на пол, так и не меняя этой позы. Никакой силой нельзя разогнуть ему руку или ногу, ничего не сломав. Находиться в таком положении Айден может бесконечно долго. Поэтому врачи, как только Айдена снова «клинило», совершали традиционный ритуал, некогда разработанный матерью Айдена. Тело вносили в полностью темное помещение, после чего один из медиков шепотом читал там наизусть в течение получаса детские стишки из «Сказок матушки Гусыни», и спустя некоторое время Айден снова обретал возможность нормально двигаться.

▪ Человек со множеством лиц
Уже упоминавшийся ранее Оливер Сакс в своих работах часто вспоминает пациента, страдавшего от редкого синдрома с названием «корсаковский психоз». Бывший бакалейщик мистер Томпсон был доставлен в клинику друзьями после того, как сошел с ума на почве многолетнего алкоголизма. Нет, мистер Томпсон не кидается на людей, не причиняет никому вреда и весьма коммуникабелен. Проблема мистера Томпсона в том, что он утратил свою личность, а также окружающую реальность и память. Когда мистер Томпсон не спит, он торгует. Где бы он ни находился — в палате, в кабинете у врача или в ванной на сеансе гидромассажа, — он стоит у прилавка, вытирает руки о фартук и беседует с очередным посетителем. Срок его памяти — примерно сорок секунд.

— Вам колбаски или, может, лосося? — спрашивает он. — А что это вы в белом халате, мистер Смит? Или у вас в кошерной лавке теперь такие правила? И почему это вы вдруг отрастили бороду, мистер Смит? Что-то я не соображу… я у себя в лавке или где?

После этого чело его опять безмятежно разглаживается, и он предлагает новому «покупателю» купить полфунта ветчины и копченых сосисок.

Впрочем, за сорок секунд мистер Томпсон тоже успевает разгуляться. Он травит байки. Он высказывает невероятные предположения о личности покупателя. Он находит сотни убедительных и всегда разных объяснений тому, почему он вдруг выпал из-за своего прилавка и оказался в незнакомом кабинете.

— А, стетоскоп! — кричит он неожиданно. — Вот ведь вы, механики, чудной народ! Корчите из себя докторов: белые халаты, стетоскопы... Слушаем, мол, машины, как людей! Мэннерс, старина, как дела на бензоколонке? Заходи, заходи, сейчас будет тебе все как обычно — с черным хлебом и колбаской...

«В течение пяти минут, — пишет доктор Сакс, — мистер Томпсон принимает меня за дюжину разных людей. В его памяти ничто не удерживается дольше нескольких секунд, и в результате он постоянно дезориентирован, он изобретает все новые и новые маловразумительные истории, беспрестанно сочиняя вокруг себя мир — вселенную «Тысячи и одной ночи», сон, фантасмагорию людей и образов, калейдоскоп непрерывных метаморфоз и трансформаций. Причем для него это не череда мимолетных фантазий и иллюзий, а нормальный, стабильный, реальный мир. С его точки зрения, все в порядке».

▪ Первый марсианин на Земле
Болгарский психиатр Стоян Стоянов (да, у болгарских родителей тоже бывают гениальные озарения) в 50-х годах XX века долго наблюдал пациента Р., который был бы заурядным шизофреником, если бы с ним не случались периодические приступы так называемого грёзоподобного онейроида. Приступы происходили примерно раз в два месяца. Сперва больной начинал испытывать беспокойство, потом переставал спать, а спустя три-четыре дня покидал больницу и отправлялся прямиком на Марс. По свидетельству доктора, во время этих галлюцинаций больной решительно менялся: из малообщительного, угрюмого, с примитивной речью и ограниченным воображением он превращался в человека с хорошо поставленной художественной речью. Обычно Р. во время приступа медленно топтался по кругу в центре своей палаты. В это время он охотно отвечал на любые вопросы, но был явно неспособен видеть ни собеседника, ни окружающие предметы, поэтому постоянно налетал на них (из-за чего на время приступов его переводили в «мягкую комнату»). Р. описывал приемы в марсианских дворцах, бои на огромных животных, стаи летящих кожистых птиц на оранжевом горизонте, свои сложные отношения с марсианской аристократией (особенно с одной из принцесс, с которой его, впрочем, связывали вполне платонические чувства). Доктор Стоянов особо указывал на исключительную точность деталировок: все приступы всегда происходили на Марсе, в одной и той же обстановке. За несколько лет, что врач делал записи, Р. ни разу не был пойман на противоречии: если уж он говорил, что колонны в боковом зале дворца принцессы сделаны из зеленоватого камня — змеевика, то и через три года, «видя» эти колонны, он точно повторит ранее сделанное описание. Сейчас известно, что галлюцинации во время грёзоподобного онейроида обладают исключительной реальностью для галлюцинирующего, они более детальны, осмысленны и продолжительны, чем любой сон, хотя тоже легко забываются после «пробуждения».

▪ Нелюбимец слов
Афазия Вернике — таков диагноз 33-летнего москвича Антона Г., пережившего черепно-мозговую травму. Диалоги с ним опубликованы в «Вестнике ассоциации психиатров» (2011). После аварии Антон никак не может разобраться со словами: они словно поменялись в его словаре, оторвавшись от своих значений и перемешавшись как бог на душу положит.

— Я бросил брыль, — говорит он, — навернул дрын. Ну такой, кругловатый, которым наподкрутят махину.
— Руль?
— Да. Брыль. Докор, давайте забодня перекатим. Калоша бучит.
— Голова? У вас болит голова?
— Да. У лихого газа. Между слез. Иподально.

Это не дефект речи, это нарушение ее понимания. Антону тяжело беседовать с людьми. Они говорят на каком-то малознакомом ему языке, в котором он с трудом улавливает еле знакомые созвучия. Поэтому общаться ему проще жестами. Читать он тоже разучился — на табличках в госпитале написаны какие-то дикие сочетания букв. Сам же Антон пишет вместо своего имени «акнлпор», вместо слова «машина» (ему показывают автомобиль на картинке и несколько раз медленно повторяют «ма-ши-на») он неуверенно выводит длинный ряд согласных, на целую строчку. Неврологи и логопеды умеют справляться с некоторыми проблемами при афазиях. И хотя терапия Антону предстоит длительная, у него есть шанс опять вернуться в мир, полный разумных слов и смысла.

Бесконечное счастье
Эдельфрида С. — гебефреник. Ей хорошо. Ее врач, известный немецкий психиатр Манфред Люц, автор бестселлера «С ума сойти, мы лечим не тех!», любит гебефреников. С точки зрения доктора Люца, не только психиат­ра, но и теолога, лечить надо лишь тех, кто страдает от своего душевного нездоровья. А гебефреники — очень счастливые люди. Правда, если гебефрения, как у Эдельфриды, сопряжена с инкурабельной опухолью мозга, жить им все-таки лучше в клинике. Гебефрения — это всегда великолепное, веселое и шутливое настроение, даже если поводов для радости, с точки зрения окружающих, у гебефреника нет никаких. Например, прикованная к постели шестидесятилетняя Эдельфрида страшно веселится, когда рассказывает, почему ей нельзя сделать операцию и поэтому она умрет через полгода.

— Брык — и откину копыта! — хохочет она.
— А вас это не печалит? — спрашивает доктор Люц.
— С чего бы это? Какая чепуха! Какая мне разница — живая я или мертвая?

Ничто на свете не способно огорчить или расстроить Эдельфриду. Она плохо помнит свою жизнь, смутно понимает, где она находится, и понятие «я» практически ничего для нее не значит. Она с удовольствием ест, только иногда опуская ложку, чтобы всласть посмеяться над видом капусты в супе или попугать куском булочки медсестру либо доктора.

— Ав-ав! — говорит она и заливисто хохочет.
— Это у вас собачка? — спрашивает врач.
— Да что вы, доктор! Это же булочка! И с такими вот мозгами вы еще собираетесь меня лечить?! Вот умора! «Строго говоря, — пишет Люц, — Эдельфриды с нами давно уже нет. Ее личность уже ушла, оставив после себя вот это чистое чувство юмора в теле умирающей женщины».

Текст: Тата Олейник

Источник Сайт Гештальт клуб

«Яйцо»

Энди Вейр

— это короткий рассказ, в котором переплетаются понятия жизни, смерти и жизни после смерти. Он написан так просто, что порой не верится, как в этих обычных словах умещается столько смысла и мудрости.

По пути домой ты внезапно умер.

Это был несчастный случай, ничем не примечательный, но тем не менее смертельный. У тебя осталась жена и двое детей, но смерть твоя была безболезненной. Скорая безуспешно пыталась спасти тебя, но твое тело было так изуродовано, что все сложилось даже к лучшему, поверь мне.

А потом ты встретил меня.

— Что… что случилось? — спросил ты. — Где я?

— Ты умер, — ответил я (к чему приукрашивать, это был факт).

— Там была машина. Она летела на меня с ужасной скоростью…

— Да, — сказал я.

— Я… Я умер?

— Да, — сказал я. — Но не переживай, все умирают.

Ты огляделся. Вокруг ничего не было. Только ты и я.

— Что это за место? — спросил ты. — Это жизнь после смерти?

— Что-то типа того, — ответил я.

— Вы Бог?

— Да, — ответил я. — Я Бог.

— Моя жена и дети…

— Что? — спросил я.

— Они будут в порядке?

— Это именно то, что я надеялся услышать. Ты только что умер, но переживаешь о своей семье. Это замечательно.

Ты восторженно посмотрел на меня. Для тебя я не выглядел, как Бог. Я выглядел, как обычный мужчина, а может быть, женщина. Просто влиятельный человек, скорее, учитель младших классов, а не Всемогущее божество.

— Не переживай, — ответил я. — Они будут в порядке. Твои дети запомнят тебя замечательным отцом, они еще не успели разочароваться в тебе. Твоя жена будет безутешно плакать, но глубоко в душе она почувствует облегчение. Честно говоря, твой брак трещал по швам. Если тебя это утешит, ей очень стыдно за это чувство облегчения.

— И что же будет дальше? Я отправляюсь в Ад или Рай?

— Ни то, ни другое, — ответил я. — Ты реинкарнируешься.

— Так, значит, индусы были правы?

— Все религии правы по-своему, — ответил я. — Пойдем со мной.

Ты следовал за мной сквозь пустоту.

— Куда мы направляемся? — спросил ты.

— Никуда конкретно. Просто приятней говорить во время прогулки.

— Тогда в чем смысл? — спросил ты. — Когда я перерожусь, я ведь буду как белый лист? Младенец. И весь мой опыт и все, что я сделал в этой жизни, не будут ничего значить?

— Вовсе нет, — ответил я. — В тебе уже есть все знания и опыт прошлых жизней, просто ты не помнишь о них сейчас.

Я остановился и положил руки тебе на плечи:

— Твоя душа во много раз изумительней, прекрасней и огромней, чем ты можешь себе представить. Человеческий разум может удерживать лишь очень малую долю информации о том, кто ты. Это как засунуть палец в стакан с водой, чтобы проверить, холодная она или горячая. Ты впускаешь в этот мир лишь небольшую часть себя, и получаешь весь её опыт.

Ты был в человеческом теле последние 48 лет и еще не чувствуешь всю остальную часть своего огромного сознания. Если мы задержимся здесь чуть подольше, ты начнешь вспоминать все. Но нет смысла делать это между жизнями.

— Как много жизней я прожил до этого?

— О, много. Огромное множество разных жизней. На этот раз ты будешь китайской крестьянкой в 540 году.

— Подождите, как это? — удивился ты. — Вы возвращаете меня назад во времени?

— Ну, думаю, технически да. Время, как ты знаешь, существует только в вашей вселенной. Там, откуда я родом, все по другому.

— Стой, значит, ты тоже где-то родился?

— Конечно, — объяснил я. — И там есть еще много таких, как я. Вероятно, ты захочешь узнать, как там, но, честно говоря, ты не сможешь понять.

— О, — вздохнул ты немного разочарованно. — Но подожди, если я перерождался в разных местах и временах, я ведь мог встретиться сам с собой однажды.

— Конечно. И это происходит все время. Но дело в том, что каждый раз ты настолько поглощен своей собственной жизнью, что даже не замечаешь этого.

— Тогда в чем же смысл?

— Серьезно? — спросил я. — Ты и вправду спрашиваешь у меня, в чем смысл жизни? Тебе не кажется, что это довольно банальный вопрос?

— Нет, это хороший вопрос, — настаивал ты.

Я посмотрел в твои глаза:

— Смысл жизни и причина, по которой я создал эту вселенную, — чтобы ты становился мудрее, развивался.

— Ты имеешь ввиду человечество? Ты хочешь, чтобы мы развивались?

— Нет, только ты. Я создал веленную только для тебя одного. С каждой новой жизнью ты взрослеешь и твоя душа становится больше и мудрее.

— Это все для меня? Но как же остальные?

— Нет никаких остальных, — ответил я. — В этой вселенной есть только я и ты.

Ты уставился на меня:

— Но все эти люди на Земле…

— Это все ты. Разные твои перерождения.

— Стой, значит, я — все?

— Ну, теперь ты начинаешь понимать, — сказал я и похлопал тебя по спине.

— Я — каждый человек, который когда-либо жил на свете?

— Да, и каждый, кто когда-либо будет жить.

— И я — Авраам Линкольн?

— Да, и ты же — Джон Вилкс Бут, — добавил я.

— И я — Гитлер?

— И миллионы тех, кого он убил.

— Я — Иисус?

— И все, кто следовали за ним.

Ты замолчал.

— Каждый раз, когда ты причинял боль кому-то, ты причинял боль самому себе. И каждый раз, когда ты делал добро, ты делает его для себя. Каждый миг счастья или боли, который когда-либо испытали люди — испытал ты.

Ты долго думал.

— Почему? — спросил ты. — Зачем все это?

— Потому, что однажды, — сказал я, — ты станешь, как я. Потому что ты такой же, как я, ты — мое дитя.

— Вау, ты хочешь сказать, что я Бог?

— Нет, пока еще нет. Ты еще зародыш, ты все еще растешь. И только когда ты проживешь каждую человеческую жизнь во все времена, ты станешь достаточно большим, чтобы родиться.

— Значит, вся Вселенная, — сказал ты, — это всего лишь…

— Яйцо — ответил я. — А теперь тебе пора идти дальше.

И я отправил тебя в путь.